Профессия — жертва гитлера на дегустации еды фюрера или сообщника lrt
Специальность — дегустатор Гитлера: жертва или подельник фюрера.?
«В 2014 году я прочитал в итальянской газете статью о Марго Вельк, последней еде, которую Гитлер все еще пробовал. Г-жа Вулк никогда ничего не рассказывала про то, что она пережила во время Второй мировой, однако в возрасте 95 лет она решила открыть собственный секрет. Секретарь, ставший дегустатором Гитлера, наверное, стал его сообщником. При этом — и потерпевший, и злоумышленник. И самое основное — я хотела ответить себе на вопрос, как бы я поступила на ее месте », — так объясняет собственное решение написать книгу« Вкусы »итальянская писательница Розелла Посторино..
Роман, ставший бестселлером и переведенный на многие языки мира, получил престижную премию Кампьелло, а еще ряд остальных важных национальных и международных премий. По этой книге снимается одноимённый фильм. "Ragautojas" издан на литовском языке издательством "Alma littera", перевод с итальянского — Раса Клиошторайтите..
Р. Посторино убежден, что успех романа вызван тем, что в книге говорится история простой женщины, переживающей нравственный кризис. «Марго не была нацисткой, но трижды в течении дня рисковала собственной жизнью, стараясь спасти жизнь диктатора. Тяжело представить, как можно жить, играя в «русскую рулетку» повседневно, — говорит писатель..
Рекомендуем вам прочесть отрывок из романа Розеллы Посторин «Проба».
Мы вошли друг за другом. Стоя часами в пространстве коридора, мы хотели сесть. Столовая была большой, стены белые. В самом центре — уже накрытый длинный стол из дерева. Был дан символ занять места.
Я сел и сел, положив руки на живот. Передо мной белая керамическая тарелка. Я начинал.
А прочие женщины спокойно устроились. Нас было десять человек. Некоторые сели ровно и культурно, свернувшись клубочком. Другие огляделись. Девушка, сидящая передо мной, все время рвала кутикулы зубами и кусала их молью. На пухлых щеках выступают капилляры. Он был голоден.
К одиннадцати часам утра мы уже были голодны. Не из-за свежего сельского воздуха и путешествия на маленьком автобусе. В животе клокотало от страха. Мы были голодны и напуганы несколько лет. Когда наш нос достиг запаха посуды, поставленной перед нами, мы начали пульсировать в наших благовониях, а слюна скапливалась у нас во рту. Я посмотрел на девушку с расширенными капиллярами. И она хотела того же, что и я.
Бобы спаржи протерли с топленым маслом. Я не ела масла со свадебного дня. Когда я почувствовал аромат жареного перца, я начал колоть себе ноздри, моя тарелка трепетала, я не имела возможности от этого глаза открывать. И на тарелке девушки, сидящей передо мной, был рис и горох.
«Ешь», — сказали из угла столовой, однако не как призыв, а как указание. По нашим глазам было ясно, что мы хотим есть. Рты открыты, дыхание затруднено. Мы колебались. Не было желающих нам «вкусного», так что, может, я еще смогу встать и поблагодарить вас, так как этим утром цыплята были щедрыми, сегодня у меня достаточно будет одного яйца.
Я опять пересчитал сидящих за столом женщин. Нас было десять, не последний ужин тут.
— Есть! — повторилось из угла, но я уже успела пососать одну фасоль и ощутить, как кровь течет от корней волос до пальцев ног, чувствуя, как сердце начинает биться очень медленно. Какой стол вы накрываете для меня — эти сладкие перцы — какой стол из дерева вы накрываете для меня, даже на скатерти — тарелки из керамики, выполненные в Аахене, и десять женщин.
Сначала мы принимаем пищу маленькими дозами, будто бы нам не надо было все глотать, будто бы мы могли отказаться от этой еды, от таких не приготовленных для нас обедов — они случались с нами, они просто стоили того, чтобы сесть за ваш стол. Но потом еда натощак проскальзывает в желудок, и чем больше в него попадает пищи, тем больше он становится шире, тем сильнее мы сжимаем вилки. Яблочный штрудель настолько бесподобен, что слезы неожиданно потекут мне на глаза, настолько бесподобен, что, когда я проглатываю один кусок за иным на глазах у врагов и кладу в рот очень большие куски, мне даже приходится отдыхать головой и отдышаться..
Моя мама говорила, что мы боремся с гибелью при помощи еды. Она сказала это раньше, чем Гитлер, когда я получал образование в начальной школе в Берлине, расположившейся в доме № 10 на Браунштайнштрассе, и Гитлер еще не стоял у власти. Я перевязал лямку фартука лентой, протянул портфель, сказал, чтобы я был внимателен и не подавился за обедом. Дома я не прекращала болтать, даже с набитым ртом, очень много болтала, мама винила меня, и я подавился только благодаря тому, что меня смеялись этим драматичным тоном голоса, данным вариантом воспитания — боялись, что мы можем исчезнуть. Будто бы стараясь выжить, мы могли умереть: жить опасно; весь мир — засада.
Когда мы закончили есть, подошли два эссеиста, и женщина, сидящая слева от меня, встала..
— Садиться! Сядь на собственное место!
Она замахала на стуле, будто бы ее кто-то толкнул. Один из ее кассовых аппаратов, завернутый в раковину, выступал из застежки и слегка балансировал..
— Тебе нельзя стоять. Вы будете сидеть за столом до особенного распоряжения. И молчи. Если еда была отравлена, яд подействует быстро..
В одном из эссе всех подряд смотрели, чтобы увидеть, как мы отреагируем. Мы не сказали ни слова. После он опять повернулся к женщине, которая вставала раньше, в дирде 1, и, может быть, она сделала следующее из уважения:
«Успокойся, одного часа достаточно», — сказала она ей. — Вы будете свободны спустя час.
"Или мертв", — объяснил один из нас..
Я почувствовал напряжение в груди. Девушка с расширенными капиллярами закрыла лицо руками, стремясь не приседать.
«Байк», — тихо сказала сидящая рядом шатенка, однако в данный момент другие уже плакали, как полные крокодилы, наверняка, благодаря тому, что мы начали переваривать пищу..
— Ты можешь сказать мне, как тебя зовут?
Девушка с изуродованным куперозом лицом не увидела, что я обращаюсь к ней. Я протянул руку, едва коснулся ее запястья, подпрыгнул, тупой посмотрел на меня, все ее капилляры расширились намного больше..
— Как тебя зовут? — повторил я.
Девушка повернула голову в угол столовой, не знала, не запрещается ли ей говорить, охранники расслабились, приближался полдень, а их кишки глотали шланг. Может быть, на девушку не смотрели, по этой причине она огрызнулась:
«Лене, Лене Винтер», — сказала она, как бы спрашивая, однако это было ее имя..
«Помедленнее, я Роза, — представился я, — вот увидишь, скоро мы будем дома»..
[1] Дирндль (нем.) — платье в национальном стиле. (Дальше — перевод).
Источник:
